После гистологии, показавшей, из чего они собраны, настала очередь медицинской биологии — предмета, объясняющего, почему они собраны именно так. Если гистология была инструкцией по эксплуатации, то медицинская биология обещала быть техническим паспортом с указанием заводских браков. Для команды Владимира Егоровича это стало моментом истины: наконец-то узнать, является ли их ипохондрия приобретённой или унаследованной.
Первая лекция: Генетический тест на предрасположенность к панике
Преподаватель, профессор Геккон, обладал уникальной способностью висеть на доске и одновременно рисовать сложнейшие схемы наследования. Его девиз: «Если вы не можете найти ген — значит, вы ищете не в той хромосоме».
— Коллеги! — начал он, лихо переворачиваясь у плаката с двойной спиралью. — Сегодня мы изучаем ДНК. Обратите внимание: каждая ниточка содержит информацию, которая может либо подарить вам долголетие, либо заставить думать, что чих — это начало чумы.
Хома немедленно начал лихорадочно рыться в своей сумке.
— Профессор! У меня есть вопрос о гене ипохондрии! Он доминантный или рецессивный? И можно ли его вырезать CRISPR-ами? Я готов стать подопытным хомяком!
Белка, сидевшая рядом, вздохнула:
— Хома, если бы ген ипохондрии был доминантным, всё население леса уже вымерло бы от самодиагностики. Успокойся и послушай.
— Коллега Хома, — профессор Геккон плавно спустился с доски, — если бы такой ген существовал, его бы давно клонировали фармацевтические компании. Но я ценю ваш исследовательский энтузиазм. Можете считать это курсовой работой.
Практикум: Когда ПЦР-анализ показал «положительный на безумие»
На практических занятиях ситуация вышла из-под контроля. Студентам нужно было выделить ДНК из банана, но они решили провести эксперименты на себе.
Енот, рассматривая под микроскопом собственный образец, замер:
— Так… а это что за тёмное пятно? — его голос дрогнул. — Профессор, у меня в ДНК явная мутация! Наверное, та самая, что отвечает за предрасположенность к внезапной остановке сердца!
Профессор Геккон взглянул в окуляр:
— Коллега, это волосинка с вашей же лапы. Поздравляю — вы только что открыли «синдром загрязнения пробы». В научных кругах это лечится аккуратностью.
Белка же подошла к вопросу системно:
— Я тут проанализировала своё генеалогическое древо, — объявила она, разворачивая свиток. — Моя прапрабабушка делала запасы на 200% от нормы. Прабабушка — на 300%. Я считаю, у нас семейная гипертрофированная аллель запасливости! Это не ОКР, это наследственность!
Хома, тем временем, пытался секвенировать свой геном по методу Сэнгера:
— Профессор! У меня тут в локусе 15q14 явное нарушение! Я читал, это связано с тревожными расстройствами! Наконец-то доказательство!
— Коллега, — устало ответил Геккон, — вы читаете инструкцию к микропипетке вверх ногами. И давайте пока не будем искать генетические оправдания своей панике.
Методы запоминания: Мнемоника от митохондрий
Подходы к изучению биологии были столь же уникальными, сколь и неэффективными.
- Белка развесила на ветках схему «Дерево эволюции», где на самой верхней ветке гордо восседала она сама с табличкой «Венец творения (по субъективным оценкам)».
- Енот создал «3D-модель клетки» из желудей и палочек. Когда модель развалилась в третий раз, он заявил: «Теперь я понимаю, что чувствует клетка, когда её аккуратно разбирают на запчасти!»
- Хома вёл «Дневник генетических подозрений»: «Сегодня чихнул два раза. Возможно, сбой в гене CFTR. Хотя папа тоже часто чихает… Наследственность!»
Экзамен: Дифдиагноз между мутацией и воображением
Экзамен по медицинской биологии проходил в формате генетической консультации. Профессор Геккон предлагал студентам разобрать клинические случаи.
Белке досталась задача про наследование группы крови:
— Всё просто! — уверенно начала она. — Если у мамы вторая положительная, а у папы… — Она вдруг замолчала, на её мордочке отразился ужас. — Ой! А я ведь не знаю группу крови своего дедушки! Как я могу быть уверена в своих выводах?!
— Коллега, — успокоил её Геккон, — иногда для решения задачи не нужна полная родословная до седьмого колена. Достаточно базовых знаний. Хотя ваша дотошность впечатляет.
Енот получил задание о хромосомных мутациях:
— Синдром Дауна… трисомия по 21‑й хромосоме… — он бормотал, листая конспект. — А если у меня иногда дрожат лапки… это может быть мозаичная форма?
— Нет, — резко парировал Геккон. — Это может быть форма «передозировки кофеином». Следующий вопрос!
Хоме выпало задание о митохондриальной ДНК:
— Интересно… — задумчиво произнёс он. — Митохондрии передаются только по материнской линии… Значит, моя склонность измерять давление по 10 раз на дню — это наследство от мамы? Наконец-то я нашёл крайнего!
— Пять баллов, — неожиданно улыбнулся Геккон. — За правильное определение механизма наследования. И минус балл за поиск оправданий. В сумме — четыре.
Зачётка vs. Генеалогическое древо. Молекулярный уровень
Выйдя с экзамена, студенты испытывали странное чувство просветления.
— Знаешь, — сказал Хома, — я наконец-то понял разницу между предрасположенностью и приговором. Мои гены — это не команда заболеть, а список рекомендаций!
— Да, — кивнула Белка. — Раньше я думала, что моя любовь к порядку — это дефект. А теперь знаю — это эволюционное преимущество!
— А я, — подытожил Енот, — осознал, что даже если в ДНК есть какие-то «слабые места», то знание о них — уже половина лечения.
Владимир Егорович, наблюдая за этой сценой, сделал запись в своём журнале: «Пациенты перешли на молекулярный уровень самопознания. Обнаружили, что их страхи не прописаны в генах. Прогноз благоприятный».
И главный вывод сформулировала Белка, перебирая свои запасы:
«Раньше я боялась, что во мне что-то сломано на самом глубоком уровне. А оказалось, что я просто сложная биологическая система с уникальным набором ДНК. И знаете? Мне с собой стало гораздо интереснее! Хотя… нет, всё-таки проверю, нет ли у меня мутации, отвечающей за излишнюю самокритику».