Искусство сложить пазл из фрагментов души

Напи­са­ние заклю­че­ния: Искус­ство сло­жить пазл из фраг­мен­тов души.

Поза­ди оста­лись самые вол­ни­тель­ные эта­пы обу­че­ния: пер­вые диа­гно­сти­че­ские опы­ты, прак­ти­кум с кар­точ­ка­ми, где так дро­жа­ли лап­ки, и попыт­ки раз­га­дать тай­ны чужо­го мыш­ле­ния. Маги­стран­ты Вла­ди­ми­ра Его­ро­ви­ча дер­жа­ли в лап­ках самое цен­ное — про­то­ко­лы наблю­де­ний, испещ­рён­ные помет­ка­ми блан­ки и соб­ствен­ные впе­чат­ле­ния. Но теперь пред­сто­я­ло самое слож­ное — пре­вра­тить эти раз­роз­нен­ные дан­ные в целост­ную исто­рию. Наста­ло вре­мя напи­са­ния заключения.

В уют­ной ауди­то­рии, зава­лен­ной стоп­ка­ми бумаг, цари­ла сосре­до­то­чен­ная тиши­на, кото­рую нару­шал лишь скрип каран­да­шей и вздо­хи глу­бо­кой мысли.

— Кол­ле­ги, — начал Вла­ди­мир Его­ро­вич, обво­дя взгляд сво­их под­опеч­ных. — Вы собра­ли цве­ты на лугу фено­ме­но­ло­гии. Теперь спле­ти­те из них букет, кото­рый будет нести смысл. Помни­те: хоро­шее заклю­че­ние — это не сухой отчёт, а порт­рет, напи­сан­ный словами.

Пример: «Синдром тотальной катастрофизации»

— Давай­те раз­бе­рём гипо­те­ти­че­ский слу­чай, — пред­ло­жил про­фес­сор Филин, под­хо­дя к дос­ке. — Испы­ту­е­мый: Хома. Дан­ные: при клас­си­фи­ка­ции объ­еди­ня­ет гриб и соба­ку в груп­пу «фаталь­ных рис­ков», на сло­во «солн­це» даёт ассо­ци­а­цию «теп­ло­вой удар», а рисуя несу­ще­ству­ю­щее живот­ное, изоб­ра­жа­ет его с тре­мя тоно­мет­ра­ми вме­сто лап. Ваши выводы?

Бел­ка, изу­чив про­то­кол, уве­рен­но заявила:
— Нали­цо сверх­цен­ное отно­ше­ние к теме здо­ро­вья! Это не про­сто тре­во­га, это целая миро­воз­зрен­че­ская система!

Енот, све­рив­шись со сво­и­ми таб­ли­ца­ми, добавил:
— Когни­тив­ное иска­же­ние по типу ката­стро­фи­за­ции про­яв­ля­ет­ся в 100% проб. Эмо­ци­о­наль­ный фон лаби­лен с пре­об­ла­да­ни­ем тре­во­ги. Реко­мен­дую диф­фе­рен­ци­ро­вать с ипо­хон­дри­че­ским расстройством.

— Бра­во! — вос­клик­нул Вла­ди­мир Его­ро­вич. — А теперь обле­ки­те это в изящ­ную фор­му­ли­ров­ку. Напри­мер: «Син­дром все­объ­ем­лю­щей бди­тель­но­сти с эле­мен­та­ми сома­ти­че­ской гипер­фо­ку­си­ров­ки». Или, если про­ще, «Тре­вож­но-оце­ноч­ный дозор в состо­я­нии посто­ян­но­го апокалипсиса».

Хома, до это­го мол­ча све­ряв­ший­ся со сво­и­ми запи­ся­ми, вдруг оживился:
— Так это же кра­си­во зву­чит! Почти как поэ­зия! А мож­но вот так напи­сать: «Когни­тив­ный стиль, харак­те­ри­зу­ю­щий­ся устой­чи­вой тен­ден­ци­ей к извле­че­нию мак­си­маль­но угро­жа­ю­щих смыс­лов из ней­траль­ных стимулов»?

— Мож­но и так, — одоб­ри­тель­но кив­нул Филин. — Глав­ное, что­бы фор­му­ли­ров­ка была точ­ной и… бережной.

Практикум: История в трёх актах

Сту­ден­там раз­да­ли насто­я­щие, хотя и ано­ним­ные, кли­ни­че­ские слу­чаи. Бел­ке достал­ся про­то­кол, где испы­ту­е­мый рас­кла­ды­вал кар­точ­ки исклю­чи­тель­но по цве­ту, игно­ри­руя их смысл.

— Смот­ри­те! — вос­клик­ну­ла она. — Фор­маль­ный под­ход! Ригид­ность! Это же… «Син­дром тоталь­ной систе­ма­ти­за­ции при дефи­ци­те смыс­ло­об­ра­зо­ва­ния»! Или… «Алго­рит­ми­че­ский под­ход к реаль­но­сти с игно­ри­ро­ва­ни­ем контекста»!

Енот, изу­чая дру­гой про­то­кол, хмурился:
— А здесь испы­ту­е­мый на все зада­ния отве­ча­ет: «Не знаю», «Не пом­ню», «Не пони­маю». При этом веге­та­тив­ных при­зна­ков утом­ле­ния нет. Это… «Син­дром изби­ра­тель­но­го позна­ва­тель­но­го неуча­стия»? Или «Моти­ва­ци­он­ный ваку­ум в когни­тив­ной сфере»?

После заключения: Когда диагноз становится началом

Вый­дя из ауди­то­рии с пер­вы­ми в жиз­ни напи­сан­ны­ми заклю­че­ни­я­ми, маги­стран­ты чув­ство­ва­ли стран­ную смесь гор­до­сти и ответственности.

— Зна­ешь, — ска­за­ла Бел­ка, береж­но пере­кла­ды­вая свои листы, — когда ты даёшь явле­нию имя, оно пере­ста­ёт быть мон­стром. Оно ста­но­вит­ся… рабо­чим материалом.
— А я понял, — доба­вил Енот, — что самая точ­ная фор­му­ли­ров­ка ниче­го не сто­ит, если за ней не сто­ит понимание.
— А я… — Хома задум­чи­во раз­гля­ды­вал своё заклю­че­ние. — Я теперь знаю, что мои «фаталь­ные рис­ки» — это не при­го­вор, а все­го лишь «гипер­тро­фи­ро­ван­ная модель выжи­ва­ния». С этим мож­но работать!

Вла­ди­мир Его­ро­вич, наблю­дая за ними, с удо­вле­тво­ре­ни­ем отме­чал, что его уче­ни­ки про­шли важ­ней­ший рубеж. Они научи­лись не про­сто опи­сы­вать симп­то­мы, а видеть за ними струк­ту­ру и смысл. Его чаш­ка сего­дня, каза­лось, шеп­та­ла: «Самый точ­ный диа­гноз — тот, что остав­ля­ет место для надежды».

Любо­пыт­но, — думал он, — сего­дня они дают име­на чужим осо­бен­но­стям. Зав­тра эти име­на ста­нут клю­ча­ми к помо­щи.

А впе­ре­ди их жда­ло новое испы­та­ние — ней­ро­пси­хо­ло­ги­че­ская диа­гно­сти­ка, где пред­сто­я­ло изу­чить, как тай­ны моз­га пря­чут­ся в дви­же­ни­ях лап и взма­хах хво­ста. Но это была уже совсем дру­гая исто­рия.