Нейропсихологическая диагностика: Карта сокровищ и мин в чертогах мозга.
Позади остались годы обучения, наполненные штудированием анатомии, физиологии и сложных медицинских диагнозов. Магистранты Владимира Егоровича научились лечить тела, но тайны мозга, этой главной дирижёрской палочки всего организма, всё ещё оставались для них загадкой. Они могли описать болезнь, но не всегда понимали, где в извилистых лабиринтах мозга спряталась её причина. Ответ на этот вопрос предстояло найти в новой, захватывающей дисциплине — нейропсихологической диагностике.
В аудитории царила атмосфера благоговейного трепета. На столе вместо привычных карточек лежали схемы и муляжи, а в воздухе витало осознание, что теперь они будут иметь дело с самой материей души — мозгом.
Штаб любого поведения
Профессор Филин, водя указкой по огромной схеме, напоминавшей то ли грецкий орех, то ли фантастический лабиринт, начал лекцию.
— Коллеги, добро пожаловать в главный штаб любого поведения! — провозгласил он. — Раньше мы изучали программное обеспечение. Теперь мы вскрываем системный блок! За каждым вашим действием, за каждой мыслью и эмоцией стоит работа конкретного участка коры. И если в этом тончайшем механизме случается сбой — последствия предсказуемы и, что главное, локализуемы!
Лобные доли: Штаб генералов и контролёров
— Начнём с лобных долей, — профессор указал на переднюю часть схемы. — Это генералы нашей армии! Они отвечают за целеполагание, планирование и контроль. Поражение здесь — и ваш подопечный превращается в хаотичного и импульсивного существа.
Белка, внимательно изучавшая схему, подняла лапку:
— Профессор! То есть, если кто-то начинает новое дело, не закончив старое, бросается на первую попавшуюся идею и не может оценить последствий… это может быть «синдромом дефицита планирования»?
— Близко, коллега! — одобрительно кивнул Филин. — В нейропсихологии это называется «дисэкзекьютивный синдром». Генерал уснул, и армия осталась без командования!
Хома встревоженно пошевелил усами:
— А если… если я иногда проверяю, закрыта ли дверь, три раза подряд… это тоже они?
— Нет, Хома, — вздохнул профессор. — Это называется «тревожность». При настоящем лобном синдроме вы бы не проверяли дверь, а вышли бы на улицу в халате, потому что не проконтролировали своё поведение. Записывайте: лобные доли — это про «что я делаю и зачем», а не про «как бы не случилось беды».
Височные доли: Хранилище мелодий и воспоминаний
— Двигаемся дальше! — указка поползла к вискам схемы. — Височные доли! Наша фонотека и видеоархив! Здесь живут память, слуховое восприятие и часть эмоций. Поражение — и мир теряет звуки и смыслы.
Енот, сверяясь с конспектом, уточнил:
— То есть, если испытуемый не может запомнить три слова или перестаёт понимать обращённую к нему речь — мы ищем проблему здесь? И это будет… «синдром акустико-мнестической дезориентации»?
— Совершенно верно! — каркнул Филин. — Нейропсихология обожает точные, хоть и сложные, названия. Представьте: библиотекарь в вашей голове перепутал все полки. Книги на месте, но найти нужную невозможно.
Теменные доли: Картографы и бухгалтеры тела
— А вот теменные доли, — указка поползла к макушке, — это наши картографы и бухгалтеры! Они отвечают за пространственное восприятие, счёт и ощущение собственного тела.
Профессор посмотрел на Белку.
— Коллега, представьте, что ваш подопечный, одеваясь, не может попасть лапой в рукав, путает право и лево, а при рисовании игнорирует левую часть листа. Ваш вердикт?
— «Синдром пространственного игнора»! — немедленно выдала Белка. — Картограф в голове испортил карту!
— Браво! — Филин был доволен. — И для такого случая у нас есть специальные пробы. Мы будем просить дорисовать циферблат часов, скопировать фигуру… И дефект проявится как на ладони.
Когда поломка становится ключом
Выйдя с лекции, магистранты чувствовали себя так, будто им выдали карту сокровищ с условными обозначениями мин.
— Понимаете, — сказала Белка, сияя, — теперь ясно, почему одни пробы выявляют одно, а другие — иное! Это же как диагностировать механизм, зная схему!
— Согласно моим расчетам, — тут же откликнулся Енот, — для уверенного овладения методиками нам потребуется 47 часов практики. Я уже составил график!
— А я… — Хома задумчиво смотрел на свою лапку. — Теперь, когда у меня дёргается ус, я буду думать не о нервном тике, а о том, какой участок коры посылает ошибочный сигнал. Это… успокаивает. Хотя… нет, всё-таки проверю, не симптом ли это микроинсульта!
Владимир Егорович, наблюдая за их оживлённой дискуссией, с улыбкой думал о том, как знание анатомии превращает хаос симптомов в логичную систему. Его чашка сегодня, казалось, шептала: «Самый сложный лабиринт становится проще, когда у тебя есть карта».
Любопытно, — размышлял он, — сегодня они ищут синдромы на схеме. А завтра эти знания позволят им помочь тем, чьё собственное сознание стало для них чужим и враждебным лабиринтом.
А впереди их ждало первое знакомство с грозным и величественным инструментом — батареей Лурии. Но это была уже следующая, полная загадок глава.