После того как биофизика объяснила, ПОЧЕМУ всё движется, настал черёд биохимии, которая должна была объяснить, ЗАЧЕМ. Для подопечных Владимира Егоровича этот предмет стал настоящим детективом: какая молекула виновата в дрожи лапок, и какой фермент забыл включиться в момент всеобщего веселья.
Первая лекция: где цикл Кребса встретил цикл панических мыслей
Преподаватель, профессор Тритон, мог часами рассказывать о β‑окислении жирных кислот с таким упоением, будто это сюжет любовного романа. Его девиз: «Если реакция не идёт — значит, вы просто плохо уговариваете молекулы».
— Коллеги! — начал он, рисуя на доске шестиугольник цитрата. — Сегодня мы изучаем главную энергетическую станцию клетки — цикл Кребса. Запомните: если вы чувствуете усталость — возможно, у вас просто мало NADH.
Хома, сидевший с банкой энергетика (разрешённой профессором «для наглядности»), немедленно поднял лапку:
— Профессор! А если я постоянно чувствую усталость, это значит, у меня дефект цикла Кребса? Нужно срочно проверить уровень сукцинил-КоА! Или это может быть гипофункция митохондрий?
Белка, строящая из орехов и изюма модель гликолиза, не отрываясь от работы, пробормотала:
— Хома, у тебя вчера была ночная сессия по гистологии. Это называется «недосып», а не «митохондриальная энцефалопатия».
— Но я хочу быть научным в своих диагнозах! — настаивал Хома. — Раньше я просто говорил «у меня астения», а теперь могу сказать «у меня снижение активности цитохром С‑оксидазы»! Это же прогресс!
Профессор Тритон одобрительно кивнул:
— Коллега, ваше стремление к точности достойно уважения. Но давайте сначала разберёмся, где заканчивается биохимия и начинается обычная лень. На сегодня: если вы зеваете на лекции — это не обязательно дефицит АТФ. Возможно, вам просто скучно.
Практикум: когда хроматография встретила хромые оправдания
Лабораторные работы по биохимии напоминали кулинарный цех с элементами черной магии.
Енот, разделявший аминокислоты методом бумажной хроматографии, так увлёкся, что начал диагностировать у себя всё подряд:
— Смотрите! — восторженно кричал он. — У меня пятно триптофана сместилось на 0.3 см дальше, чем должно! Это явный признак нарушения метаболизма серотонина! Теперь я понимаю, почему я впадаю в депрессию, когда наступает осень!
Белка, определявшая активность амилазы в своей слюне, сделала неожиданное открытие:
— Профессор! Когда я думаю о сборе орехов — активность амилазы увеличивается на 15%! Это же биохимическое подтверждение моей продуктивности!
Но главный спектакль устроил Хома на занятии по гормонам. Изучая механизм действия адреналина, он специально напугал себя, посмотрев статистику смертности от сердечных заболеваний, и замерял уровень глюкозы:
— Видите! — задыхаясь, докладывал он. — Содержание глюкозы в крови выросло на 20%! Это классический эффект адреналина! Или начало сахарного диабета? Нужно срочно сделать тест на толерантность к глюкозе!
— Коллега, — устало сказал профессор Тритон, — вы только что искусственно вызвали у себя стресс. Это называется «самонаведение паники», а не «диабет». Хотя за демонстрацию работы катехоламинов — плюс балл.
Методы запоминания: от пептидных связей до связей с реальностью
Подходы к изучению биохимии были столь же творческими, сколь и бесполезными.
Белка создала из разноцветных орехов «съедобную схему гликолиза»:
— Глюкоза — это фундук! — объясняла она. — АТФ — кедровые орешки! Правда, к концу лекции вся схема была съедена, но зато все запомнили, что гликолиз — процесс энергетически выгодный.
Енот составил «Таблицу метаболических кошмаров»:
— Лактат-ацидоз! Кетоацидоз! Уремия! Теперь я знаю биохимические основы всех своих страхов! Правда, теперь я боюсь ещё и собственного метаболизма…
Хома вёл «Дневник биохимического самочувствия»:
«Утро: уровень кортизола зашкаливает. После завтрака: подозрение на резистентность к инсулину. Обед: возможен дефицит липазы. Нужно сдать анализы на всё. Или просто перестать читать биохимические справочники за едой».
Экзамен: дифференциальный диагноз между лактат-ацидозом и физнагрузкой
Экзамен по биохимии проходил в лаборатории, где каждый студент получал задание определить патологию по биохимическим показателям.
Белке выпало описать изменения при сахарном диабете:
— Так… — она внимательно изучала данные. — Гипергликемия, глюкозурия… Ой, а у меня ведь вчера тоже была жажда! Это же классические симптомы!
— Коллега, — сказал Тритон, — вы вчера ели солёные орехи. Это называется «физиологическая жажда», а не «дебют диабета».
Енот, анализировавший показатели печени, добился идеальных результатов:
— Профессор! Все ферменты в норме! Правда, для этого мне пришлось перепроверить расчёты 15 раз…
— В биохимии это называется «синдром перфекциониста», — заметил Тритон. — Минус балл за потерянное время, плюс балл за точность.
Но главный прорыв случился с Хомой. Ему достались показатели липидного обмена:
— Так… — он изучал бланк анализов. — Холестерин в норме… триглицериды… Ой! А это что за повышенный показатель?
— Коллега, — профессор Тритон взглянул на результаты, — это креатинкиназа. Вы перед экзаменом три часа бегали по коридору. Это называется «физическая нагрузка», а не «инфаркт миокарда».
Хома расплылся в улыбке:
— Значит, все эти годы мои «симптомы» были просто… нормальными биохимическими реакциями?
Зачётка vs. Медицинская карта. Молекулярный уровень сознания
Выйдя с экзамена, студенты обнаружили, что стали смотреть на свои ощущения по-новому.
— Знаешь, — сказал Хома, — теперь, когда у меня учащается сердцебиение, я думаю не об аритмии, а об адреналине. Оказывается, большинство «симптомов» — это просто химия!
— Да, — кивнула Белка. — А я поняла, что моя «тревога» при невыполненных планах — это просто выброс кортизола. Та же самая реакция, что помогает убегать от опасности!
— А я, — подытожил Енот, — наконец-то принял, что перфекционизм — это нарушение метаболизма нейромедиаторов. Слишком много дофамина тратится на достижение идеала.
Владимир Егорович, наблюдая за своими студентами, сделал запись: «Трансформация завершена на молекулярном уровне. Пациенты поняли, что их чувства — это химические реакции, а не приговоры. Диагноз: метаболически и психически стабилен».
И главный вывод сформулировал Хома, впервые за годы спокойно пьющий ромашковый чай без измерения сахара:
«Оказывается, когда знаешь биохимию, даже собственный пот при стрессе перестаёт быть поводом для паники и становится интересной химической реакцией. Хотя… нет, всё-таки проверю pH».