Хирург — это не тот, кто не боится… История о том, как студенты Владимира Егоровича осваивали общую хирургию, не впадая в операционный шок.
Общая хирургия. Предмет, где от точности движений зависела чужая жизнь, а от устойчивости психики — своя собственная. Для команды Владимира Егоровича, привыкшей иметь дело с тонкими материями психики, переход к грубой материи тканей и швов стал вызовом.
В операционной пахло антисептиком и ответственностью. У входа, прислонившись к косяку, стоял Владимир Егорович с увеличенной версией своей чашки — термосом с успокоительным сбором.
— Напоминаю, — сказал он, — если почувствуете головокружение, сядьте на пол. Лучше быть живым трусом, чем мёртвым героем. И дышите. Особенно вы, Хома.
Первая пара: Где завязывание узлов оказалось сложнее, чем развязывание когнитивных искажений
Занятия вёл Профессор Бобёр — хирург с золотыми руками и взглядом, способным остановить кровотечение на расстоянии.
— Коллеги! — его громкий голос заставил всех вздрогнуть. — Ваш лучший друг на ближайшие полгода — этот невзрачный кусок шёлка. Научитесь завязывать узлы вслепую, с закрытыми глазами и во сне. От этого зависит, останется ли ваш пациент герметичным.
Белка, чьи лапки привыкли к ювелирной работе с орехами, справилась первой. Её хирургические узлы ложились ровно и аккуратно.
— Идеально, Белка! — прокричал Бобёр. — Как будто родилась со скальпелем в лапе!
— Спасибо, профессор, — скромно ответила она. — Только обычно я так скорлупу очищаю.
Хоме повезло меньше. Его лапки дрожали, а нитка путалась, образуя нечто, отдалённо напоминающее гнездо сороки.
— Всё, — мрачно прошептал он, глядя на свой «узел». — У меня, кажется, эссенциальный тремор. Или ранний паркинсонизм. Я никогда не буду хирургом…
— Хома, — мягко сказал Владимир Егорович, подходя к нему. — Это не тремор. Это нормальное волнение. Давайте используем вашу ипохондрию во благо: представьте, что эта нитка — ваш нерв. И вы его успокаиваете.
Через полчаса Хoma завязывал вполне сносные узлы, бормоча себе под нос: «Всё в порядке, это не симптом, это просто нитка…»
Практикум: Асептика, антисептика и борьба с невидимым врагом
Следующее занятие было посвящено обработке рук. Профессор Бобёр заставил их мыть лапы по десять минут специальной щёткой.
— Каждая бактерия — ваш личный враг! — гремел он, наблюдая за процессом. — Представьте, что это не микробы, а ваши собственные навязчивые мысли. И вы их сейчас смываете!
Енот, доведя свою шёрстку до стерильного блеска, спросил:
— Профессор, а если мне во время операции вдруг захочется чихнуть? Это же катастрофа?
— Коллега, — Бобёр сурово нахмурился. — Если захочется чихнуть — развернитесь и чихните в маску. Если захочется плакать — тоже в маску. Операционное поле должно оставаться чистым. От всего.
Методы запоминания: От живых муляжей до съедобных швов
Подготовка к экзамену была, как всегда, творческой.
Белка тренировалась на кожуре грибов, накладывая швы тончайшим волосом. Её работа напоминала произведение искусства.
Енот развесил по всей берлоге схемы всех видов швов и узлов. Он даже пытался завязать морской узел из своих блинчиков за завтраком.
Хома, преодолевая себя, договорился с Ёжиком и накладывал швы на его колючки (предварительно обработанные антисептиком, разумеется). «Это лучшая практика! — утверждал он. — После такой практики мне любой пациент по плечу!»
Экзамен: Операция на… банане
Итоговый экзамен был практическим. Нужно было под общим наркозом (для банана) провести операцию — наложить шов на «рану».
Белке достался спелый банан. Она аккуратно рассекла кожуру, наложила шов и завязала узел. Рана выглядела аккуратно.
— Браво! — прокричал Бобёр. — Пациент выжил! Пять баллов!
Енот работал с чуть зеленоватым бананом. Его шов был прочным, но не очень изящным.
— Над эстетикой поработать, — заметил Бобёр. — Но функционально — отлично. Четыре с плюсом.
Хоме выпал перезрелый, мягкий банан. Его лапки снова задрожали.
— Всё, — прошептал он. — У него ткани как у сепсисного больного. Любое прикосновение… каша…
— Хома, — раздался спокойный голос Владимира Егоровича с задних рядов. — Это всего лишь банан. Он не чувствует боли. И не умрёт. Дыши.
Хома глубоко вздохнул, сосредоточился и, к всеобщему удивлению, наложил вполне достойный шов. Пусть не идеальный, но крепкий.
— Три… нет, четыре! — сжалился над ним Бобёр. — За преодоление. Настоящий хирург должен уметь работать в любых условиях. Даже с трясущимися лапами.
Зачётка vs. Медицинская карта. Хирургический финал
Выйдя из операционной, они с облегчением сняли маски.
— Знаешь, — сказал Хома, разглядывая свои лапки, — я думал, что хирургия — это про смелость. А она… про спокойствие. Про то, чтобы твои руки не знали, что твоя голова в панике.
— А я поняла, — добавила Белка, — что самый красивый узел — тот, который держит. А не тот, который просто красивый.
Владимир Егорович, догоняя их, улыбался.
— Ну что, коллеги? Где ваш синдром самозванца теперь?
— Он… в шоке, доктор, — честно ответил Хома. — После того, как я зашил банан, он притих. Кажется, он теперь боится меня.
И главный вывод, который они сделали, звучал так: «Хирург — это не тот, кто не боится. Это тот, кто умеет делать своё дело, даже когда боится. Прямо как психотерапевт. Только с более острыми инструментами».