История о том, как студенты Владимира Егоровича находили пути к органам, не теряя себя в трёх соснах… Топографическая анатомия и оперативная хирургия. Два предмета, превращавшие тело из набора органов в сложную карту, где каждый сосуд — проспект, каждый нерв — тропинка, а каждая фасция — неприступная граница. Для студентов Владимира Егоровича, едва освоившихся с тем, что внутри, а не снаружи, это стало новым вызовом.
В аудитории, пахнущей скелетами и будущими разрезами, на привычном месте устроился Владимир Егорович. На этот раз в его руках была не чашка, а целый набор цветных карандашей.
— Для рисования карт психической территории, — пояснил он, — но сегодня поучимся у профессора Рыся рисовать карты телесные. Главное — помнить, что даже если заблудитесь в анатомии, я тут, чтобы помочь найти путь назад.
Первая пара: Где сосудисто-нервный пучок оказался похож на лесную тропу
Практикум вёл профессор Рысь — хирург с зорким взглядом, способным разглядеть подвздошную артерию сквозь пять слоёв жира.
— Коллеги! — его голос был точным и ясным, как разрез скальпелем. — Забудьте всё, что вы знали. Теперь тело — не набор костей и мышц. Это топография. Ваша задача — знать каждый ориентир, как свою собственную нору.
Он подошёл к макету и ткнул острым когтем в район паха.
— Бедренный треугольник. Его границы: паховая связка, портняжная и длинная приводящая мышцы. Здесь проходит бедренный нерв, артерия, вена. Потеряетесь — пациент хромым останется. Или того хуже.
Хома, бледнея, смотрел на сложную схему.
— Профессор, а если… а если я во время операции перепутаю артерию с веной? Это же катастрофа! Кровотечение! Гематома! Аневризма!
— Коллега, — Рысь сверкнул глазами, — артерия пульсирует. Вена — нет. Если сомневаетесь — послушайте. Или спросите у ассистента. Молчание в операционной — не признак концентрации, а признак того, что все заблудились.
Белка, в отличие от Хомы, была в восторге.
— Так это же как мои тайники с орехами! — воскликнула она. — У каждого есть свои ориентиры: старый дуб, муравейник, кривая берёза. Только здесь вместо дуба — лопатка, а вместо муравейника — аорта!
— Примерно так, — кивнул Рысь. — Только ошибешься с тайником — останешься без обеда. Ошибешься здесь — останешься без пациента.
Практикум: Оперативный доступ, или Как пройти к почке, не задев ничего лишнего
Следующее занятие было посвящено оперативным доступам. Профессор Рысь раздал им пособия из силикона с имитацией мышечных фасций и сосудов и заставил отрабатывать разрезы.
— Запомните: плохой хирург режет, что видит. Хороший — видит, что режет. Ваша рука должна знать, где фасция, где мышца, а где — то, что резать нельзя ни в коем случае.
Енот, старательно рассекавший ткани, вдруг замер.
— Профессор, я, кажется, заблудился… Это же малая поясничная мышца? Или всё-такая большая?
— Это учебное пособие, коллега, — сухо ответил Рысь. — И если вы не уверены — остановитесь. Лучше потратить пять минут на ориентацию, чем пять часов на исправление ошибки.
В углу аудитории Владимир Егорович тихо беседовал с Хомой, который дрожал, держа скальпель.
— Представь, что это не разрез, — говорил психотерапевт, — а путь. Ты не режешь — ты прокладываешь маршрут. Сначала найди ориентиры. Где гребень подвздошной кости? Где пупок? Вот видишь — ты уже не потерян.
Методы запоминания: От съедобных макетов до игр в анатомические прятки
Подготовка к экзамену требовала не только памяти, но и пространственного воображения.
Белка слепила из глины и ягод подробный макет бедренного треугольника. Вместо артерии у неё была вишнёвая косточка, вместо нерва — травинка. «Съедобная анатомия» — называла она это.
Енот развесил в берлоге схемы всех основных доступов. Он даже пытался найти сосудисто-нервные пучки у спящего Медведя, пока тот не проснулся и не выгнал его вон.
Хома, к всеобщему удивлению, оказался прирождённым топографом. Его ипохондрический страх за собственное тело превратился в глубокое знание его устройства. Он мог с закрытыми глазами показать, где у него проходит локтевой нерв. «Если я знаю, где у меня всё находится, — рассуждал он, — то смогу это защитить. Или, в крайнем случае, грамотно прооперировать».
Экзамен: Найди путь к селезёнке и не заблудись в трёх соснах
Экзамен был жестоким: нужно было на муляже найти определённый анатомический объект и обосновать оптимальный оперативный доступ.
Белке выпала селезёнка. Она быстро отыскала её, блестяще описала оптимальный хирургический доступ и даже предложила альтернативный вариант.
— Потрясающе! — Рысь был впечатлён. — Пять баллов! Вы родились для хирургии!
Еноту достался желчный пузырь. Он долго искал, ворча себе под нос, но в итоге нашёл и описал доступ по Федорову.
— Есть неточности, — заметил Рысь, — но в целом — хорошо. Четыре.
Хоме выпал самый сложный объект — чревный ствол. Все замерли. Но Хома, к всеобщему удивлению, не запаниковал. Он медленно водил лапкой по муляжу, бормоча: «Сначала пилорический отдел желудка… потом печёночно-двенадцатиперстная связка… вот он, как раз между ножками диафрагмы…»
Он не только нашёл чревный ствол, но и детально описал доступ к нему.
— Идеально, — произнёс Рысь, и в его голосе впервые прозвучало уважение. — Пять с плюсом. Вы доказали, что даже самая сложная топография покоряется тому, кто не боится заблудиться.
Зачётка vs. Медицинская карта. Топографо-оперативный финал
Выйдя с экзамена, они стояли и молча смотрели на свои лапы — эти инструменты, которые теперь знали не только внешнюю, но и внутреннюю географию тела.
— Знаешь, — сказал Хома, — я теперь понимаю, что наше тело — это не набор случайных органов. Это стройная система дорог и ориентиров. И если знать карту, то даже в самой сложной операции не пропадёшь.
— А я, — добавила Белка, — поняла, что самый короткий путь — не всегда самый лучший. Иногда лучше сделать крюк, но сохранить всё, что должно быть сохранено.
Владимир Егорович подошёл к ним, и в его глазах светилась особенная гордость.
— Ну что, топографы? Нашли свои ориентиры?
— Нашли, доктор, — уверенно ответил Хома. — И внутри тела, и внутри себя. Оказывается, чтобы перестать бояться, нужно просто хорошенько изучить местность.
И главный вывод, который они сделали, звучал так: «Хороший хирург — это не тот, кто знает, где что лежит. Это тот, кто знает, как туда добраться, не сломав ничего по пути. И это знание спасает не только пациентов, но и нас от собственного страха перед неизвестностью, что таится под кожей».