Батарея Лурия: Волшебный сундук с диагностическими ключами.
После того как магистранты Владимира Егоровича освоили функциональную карту мозга и научились связывать причудливые симптомы с поражением определённых зон коры, настало время вооружиться главным инструментом нейропсихолога. Теория без практики была подобна карте сокровищ без лопаты — и вот этот инструмент появился в их распоряжении. Новой темой стала легендарная батарея Лурия.
В лаборатории нейропсихологии пахло старыми деревянными ящиками, в которых хранились загадочные предметы: карточки с точками, фигурки разной формы, наборы для складывания узоров. Воздух звенел от предвкушения.
— Коллеги! — профессор Филин с торжественным видом открыл массивный ящик. — Познакомьтесь. Это не просто набор предметов. Это ключи от самых потаённых дверей сознания. Каждый из этих инструментов создан, чтобы бережно выуживать из глубины мозга те самые дефекты, что ускользают даже от самых современных аппаратов.
Теория: Искусство задавать вопросы мозгу
— Батарея Лурия, — начал Филин, — это не тест в обычном понимании. Это система гибких проб, где важнее не ответ, а процесс. Мы не спрашиваем «сколько будет дважды два», мы смотрим, как наш подопечный пытается это вычислить, если не может вспомнить таблицу умножения.
Белка, с восхищением разглядывая набор карточек, подняла лапку:
— Профессор! То есть, если при запоминании десяти слов мы видим, что первые пять усваиваются, а потом наступает сбой — это может указывать на слабость лобных отделов?
— Бинго, коллега! — каркнул Филин. — Вы уже мыслите как нейропсихолог! Мы называем это «эффектом края» при мнестической деятельности. Лобные доли не справляются с активным удержанием и сортировкой поступающей информации.
Практика: Пробы как детективные истории
Настало время опробовать методику на практике. Добровольцем вызвался Енот.
Проба на речевую динамику.
— Коллега Енот, — попросил Владимир Егорович, — быстро назовите как можно больше предметов из категории «одежда».
— Пальто, шарф, варежки, шапка, плащ, куртка, носки, — Енот выдавал слова с равномерной скоростью, но на седьмом слове запнулся. — Штаны… брюки… костюм… — его речь замедлилась.
— Видите, — прокомментировал Филин, — истощение речевой активности. Типичный признак снижения энергии лобных систем.
Проба на кинетическую организацию
Белка предложила Хоме повторить за ней серию движений: кулак—ладонь—ребро.
Хома старательно выполнил: кулак—ладонь—ребро… и снова кулак—ладонь—ребро…
— Отлично! — воскликнула Белка. — Персевераций нет, программа усвоена!
— Не торопитесь с выводами, коллега, — остановил её Филин. — А теперь, Хома, сделайте то же самое, но левой лапкой.
Хома сосредоточился, поднял левую лапку и… замер.
— Кулак… — пробормотал он. — Нет, ребро… Или ладонь? — Его лапка беспомощно задергалась в воздухе.
— Вот он! — торжествующе произнёс Филин. — Дефицит кинестетического праксиса! Правое полушарие не справляется с передачей моторной программы!
Анализ: Собираем пазл из симптомов
— Самое главное, — подвёл итог Владимир Егорович, — ни одна проба в отдельности не даёт диагноза. Но когда мы видим, что у нашего подопечного страдает и слухоречевая память, и динамика речи, и кинетический праксис — мы уже можем с уверенностью говорить о синдроме поражения передних отделов мозга. Батарея Лурия — это искусство видеть систему в разрозненных симптомах.
После практикума: Диагностика как магия
Выйдя из лаборатории, магистранты были переполнены впечатлениями.
— Это же волшебство! — восторженно говорила Белка. — По тому, как дрогнула лапка, определить, какая извилина не сработала!
— Согласно моим расчетам, — добавил Енот, — для автоматизации навыка нам потребуется провести не менее 25 пробных обследований. Я уже составил график и таблицу для протоколирования!
— А я… — Хома смотрел на свои лапки с новым уважением. — Я и не думал, что простое движение может быть таким сложным для мозга. Теперь, если я опять запнусь, повторяя «кулак-ладонь-ребро», я буду знать, что это не я такой неловкий, а у моего мозга есть свои особенности!
Владимир Егорович наблюдал за ними с удовлетворением. Его ученики нашли ещё один ключ к пониманию самых сложных случаев. Его чашка сегодня, казалось, шептала: «Иногда самый точный диагноз ставится не с помощью аппарата, а с помощью гибкого ума и набора карточек».
Любопытно, — размышлял он, — сегодня они учатся видеть историю болезни в простом движении лапки. А завтра это умение позволит им помочь тем, чьё сознание запуталось в собственных нейронных сетях.
Но впереди был самый сложный, самый драматичный раздел. Лобный синдром. Место, где личность теряет своего главнокомандующего. Но это была уже следующая история.